Преподобный Максим Исповедник — посредник между Востоком и Западом - Жан–Клод Ларше

«Дай знать обо всем этом тому, кто возглавляет, согласно иерархическому порядку, нашу незапятнанную и православную веру, ему, на чьих крыльях мы свято почиваем, что где бы мы ни были — вблизи или вдалеке — мы имеем как единое основание святых догматов блаженное просвещение, которым мы обладаем в нем и через него и которым мы направляемы и ведомы, будто рукой в Святом Духе, к не имеющему тени свету Отца. Устремляя к нему свои взоры, как возглавителю нашего спасения после Того, Кто является Им по природе и Первым [Христос], и следуя благочестиво их путями, мы спешим к жизни, которая не разъедена тлением, но которая пребывает в нетлении; мы участвуем уже здесь в уповании, по его молитвам, вдохновленным Богом, и его наставлениям, исполненным Божественной премудрости»[430].

В контексте того, чем сделалось позднее место папы на христианском Западе, могло бы показаться немыслимым, что такая похвала (которая как раз обращена «к тому, кто возглавляет, согласно иерархическому порядку, нашу незапятнанную и православную веру» или к тому, кто есть «возглавитель нашего спасения после Того, Кто является Им по природе и Первым [Христос]»), могла быть адресована к кому‑либо другому, кроме него. И все же эта похвала обращена не к Гонорию (которому преподобный Максим только что посвятил длинное рассуждение), но епископу, который не, был даже предстоятелем Патриархата[431]. Это характерно для традиционной концепции христианского Востока, по которой Церковь есть всецело там, где есть епископ, и там же, где епископ является предстоятелем своей Церкви[432],

он делается неким образом, через нее, предстоятелем всей Церкви[433].

2. Дело о ратификации выборов папы Северина

Папа Гонорий умер 12 октября 638 года, и в следующем месяце его преемником был избран Северин. Император отказался ратифицировать эти выборы, кроме как на условии, что Северин примет содержание только что провозглашенного им «Эктесиса». Римские апокрисиарии искусно преуспели в том, чтобы заручиться первоначальным согласием императора, без которого они не могли бы ни сами участвовать, ни добиться участия папы в императорской церемонии исповедания веры. Преподобный Максим, который тогда пребывал в Карфагене, был извещен об этом эпизоде своими друзьями из Константинополя (которые ему, должно быть, послали в то же самое время текст «Эктесиса») и сообщил об этом в последнем послании своему другу игумену Фалассию Ливийскому. Это послание, обозначенное в корпусе преподобного Максима как Послание А[434], которое не сохранилось, кроме как на латыни, и то частично (но которое, несомненно, содержит первые критические высказывания преподобного Максима против «Эктесиса»), датировано примерно началом 640 года[435]. Оно включает в своей центральной части несколько замечаний преподобного Максима, касающихся Римского престола:

«[Апокрисиарии], убежденные в ценности того, что они защищали, и уверенные в связи с этим, что они рисковали вынудить первую из Церквей (princeps есclesiarum), митрополию (mater) и город (urbs [436]), оставаться вдовой [то есть лишенной папы], через длительное время преуспели в реализации своего замысла следующим способом. Поскольку византийцы безрассудно полагали, что они должны распространить свое собственное нововведение даже до самого Рима, апокрисиарии, чтобы добиться согласия на свои домогания, смиренно последовали за рассудком, и, поскольку они согласились с требованием первых, сказали им: (далее следует цитата из аргументированного выступления апокрисиариев). Так, не выказав в своих словах никакого страха, но дискутируя с писцами имперского города [Константинополя] со святой уверенностью и благой добротностью, будучи твердыми посланниками «камня», действительно крепкого и неподвижного (firmae revera et immobilis petrae), а именно самой великой и апостольской Церкви (maximae et apostolicae ecclesiae), они их с очевидной целью успокоили и, выказывая смирение и простоту, благоразумно поступили, сделав так, чтобы они познали начало искренности и православия их собственной веры. Что касается византийцев, исполненных восхищения их набожностью, то они подумали, что это заслуживает награды и, прекратив выставлять вперед свою догматическую грамоту, пообещали своими усилиями добиться ратификации епископского назначения [папы]»[437].

В этом отрывке преподобный Максим высказывает то, что сам он считает Римскую Церковь «самой великой и апостольской Церковью (maximae et apostolicae ecclesiae)», — выражение, в котором содержатся два критерия, традиционно признаваемых за Римской Церковью даже на Востоке как за первой из Церквей: важное значение Рима как столицы[438] и сугубое качество апостольской Церкви, пребывающей таковой, на самом деле, не только потому, что она была основана двумя великими апостолами Петром и Павлом, получила от них благовестив, дала им приют, но и потому, что она была местом их мученичества и сохранила их гробницы[439]. Кажется, преподобный Максим здесь не имел в виду преимущественную связь с Петром, первым апостолом, когда он определяет апокрисиариев как «твердых посланников камня, действительно крепкого и неподвижного», потому что petra в его тексте определенно указывает на Церковь саму по себе и означает ее твердость в вере[440], что будет подтверждено и более поздними текстами [441] (и как это часто встречается в предшествующих патристических сочинениях) [442]. Здесь, несомненно, содержится аллюзия на слова Христа, сказанные Петру (Мф. 16, 16—18), но преподобный Максим их интерпретирует так, как он это делает наиболее часто, когда обращается к этому месту Писания: «камень» (petra) означает правое исповедание веры, на котором созидается Церковь, но вовсе не сама личность Петра и не a fortiori па–па. Идея, что папа есть продолжатель Петра [443]» или его викарий [444] и тем более викарий Христа, представлялась (ив этом нас убеждают другие тексты преподобного Максима) абсолютно чуждой его богословской мысли.

3. Дело монофизитских монахинь, бежавших в Северную Африку

В своем Послании XII [445], датированном 641–м годом [446]и адресованном его другу Иоанну Кубикуларию, преподобный Максим сообщает, что префект Георгий принял! в Северной Африке (провинции, чьим имперским правителем он являлся) монофизитских монахинь из Александрии, вынужденных удалиться в изгнание вследствие вторжения в Египет арабов. Префект принял этих сестер «с привычной заботливостью, например, подарив им дорогую резиденцию и участвуя в расходах на их нужды»[447]. Тем не менее, эти монахини не замедлили заняться прозелитизмом в пользу учения Севера, сторонниками которого они являлись. Преподобный Максим описывает последующие события так:

«Узнав об этом, [префект Георгий] прибыл к ним с увещеванием прекратить это и присоединиться к святой Церкви Божией, но безрезультатно. В конце концов, видя зло, которое все более усугублялось и становилось неподконтрольным, видя, что люди из числа верных начинали роптать, и боясь, как бы за этим не последовали напасти; что множество верных из римлян начинали кипеть от гнева при одном лишь упоминании этой ереси и, наконец, полагая, что это было рассмотрено Собором при участии императора, префект обо всем этом доложил святому архиепископу[448] и нашему благочестивейшему императору[449], так же как нашим святым патриархам Рима [450] и Константинополя[451]. Он получил ясный ответ нашего благочестивого императора, а также наших блаженных патриархов, просивших изгонять из провинции [Африки] настаивавших на своем заблуждении еретиков и [приказывавших], чтобы женщины, о которых я говорил, желавшие бы присоединиться к святой и животворной общине соборной Церкви, вернулись каждая в свою собственную общину, ставшую не еретичной… Что касается тех, кто отвергает истину и не подчиняется императорским предписаниям, они должны быть по « отдельности высланы обратно в строгом порядке и по–мещены в православные монастыри»[452].

Этот текст представляет для нас интерес, поскольку он показывает, как решались в эпоху преподобного Максима проблемы церковной дисциплины, которые не мог решать предстоятель Поместной Церкви[453] без консультаций с патриархом Константинопольским и папой Римским. Можно отметить, что к ним обоим относят ся как к равным между собой (здесь нет речи о примате папы). Можно также подчеркнуть, что их решение является общим, поскольку текст говорит о единственном письме, суть которого он выражает. Таким образом, это решение является плодом согласия. Такие совместные консультации и такие решения были вполне обычными в Византийской империи, когда Церкви были едины, и они свидетельствовали о конкретно существовавшей общности и не определяли своих границ, кроме как в исключительных обстоятельствах[454].